Неточные совпадения
— «Людей, говорит, моего класса, которые принимают эту философию истории как истину обязательную и для них, я, говорит,
считаю ду-ра-ка-ми, даже — предателями по неразумию их, потому что неоспоримый закон подлинной истории — эксплоатация сил природы и сил человека, и чем беспощаднее насилие — тем выше культура». Каково, а? А там — закоренелые
либералы были…
— В общем она — выдуманная фигура, — вдруг сказал Попов, поглаживая, лаская трубку длинными пальцами. — Как большинство интеллигентов. Не умеем думать по исторически данной прямой и все налево скользим. А если направо повернем, так уж до сочинения книг о религиозном значении социализма и даже вплоть до соединения с церковью… Я
считаю, что прав Плеханов: социал-демократы могут — до определенного пункта — ехать в одном вагоне с
либералами. Ленин прокламирует пугачевщину.
— Впрочем, этот термин, кажется, вышел из употребления. Я
считаю, что прав Плеханов: социаль-демократы могут удобно ехать в одном вагоне с
либералами. Европейский капитализм достаточно здоров и лет сотню проживет благополучно. Нашему, русскому недорослю надобно учиться жить и работать у варягов. Велика и обильна земля наша, но — засорена нищим мужиком, бессильным потребителем, и если мы не перестроимся — нам грозит участь Китая. А ваш Ленин для ускорения этой участи желает организовать пугачевщину.
Насмешливо-терпимое отношение
либералов связано было с тем, что они скептики и
считают духовные искания чепухой, хотя и безвредной.
По соображениям Райнера, самым логическим образом выведенным из слышанных рассказов русских либералов-туристов, раздумывать было некогда: в России каждую минуту могла вспыхнуть революция в пользу дела, которое Райнер
считал законнейшим из всех дел человеческих и за которое давно решил положить свою голову.
А так как только что проведенный вечер был от начала до конца явным опровержением той теории поочередных высказов, которую я, как
либерал и притом «красный»,
считаю необходимым условием истинного прогресса, то очевидно, что впечатление, произведенное на меня всем слышанным и виденным, не могло быть особенно благоприятным.
Она, из тьмы винных подвалов и из-под спуда собственной его совести, выводила на свет Божий множество таких делишек, которые
либерал и патриот
считал безвозвратно канувшими в пучину забвения.
Они не понравились друг другу и не могли понравиться. Чернышевский приехал с претензией поучать Герцена, на которого он смотрел как на москвича-либерала 40-х годов, тогда как себя он
считал провозвестником идей, проникнутых духом коммунизма. Когда я познакомился с Герценом, я понял, до какой степени личность, и весь душевный склад, и тон Чернышевского должны были неприятно действовать на него.